Цикл романов Бориса Акунина о царской России 1870-х, главным героем которых стал молодой, наивный детектив Эраст Фандорин, уже продан тиражом свыше 15 миллионов только по России и широко представлен на других языках включая четыре романа на английском языке. Авторская изобретательность и сочный, с массой исторических и литературных аналогий язык дают некоторым зарубежным критикам сравнивать Акунина то с Львом Толстым, то с Конан Дойлем, то с Яном Флемингом, а то и со всеми сразу.
Имя инспектора Ребуса, придуманного британским писателем Яном Ранкином (Ian Rankin), известно каждой английской семье — и не только английской, поскольку эта детективная серия переведена на 22 языка.
Представляем вниманию читателей основные моменты этой беседы, опубликованной «The Herald».
Ранкин: Добро пожаловать в Эдинбург, где родился и стал знаменитым Артур Конан Дойл. Я знаю, что Фандорина сравнивают с Шерлоком Холмсом. Как вы думаете, это сравнение справедливо?
Акунин: Льстите. Когда я начинал, я мечтал, чтобы его сравнивали с Холмсом.
Ранкин: Вы написали ваш первый роман за шесть недель. Сколько книг в год вы пишете сейчас?
Акунин: Меньше. Когда я начинал, работал вечерами. Это была настолько весело, что я писал гораздо быстрее, чем делаю это сейчас, имея в своем распоряжении кучу времени. И с каждым романом этот процесс занимает все больше времени и стоит все больших усилий. Вы всегда конкурируете сами с собой, каждая новая книга должна быть лучше предыдущей, а это нелегко.
Ранкин: Книги, написанные в жанре детектива, где все укутано тайной, например «Левиафан» Агаты Кристи, установили незыблемое правило: если имеется определенное число подозреваемых, убийца обязательно должен входить в их число; вы же выпускаете книгу о русско-турецкой войне, которая больше походит на исторические приключения. Это оттого, что вам не нравится писать только детективы?
Акунин: Я полагаю, это исходит из моего окружения. Я — дитя социалистической плановой экономики, я даже думаю в пятилетних планах. С другой сторон, есть некая академичность — когда я что-то делаю, то хочу получить целостную картину. Когда я думал про цикл об Эрасте Фандорине, я решил, что каждый роман будет представлять собой отдельный поджанр криминальной литературы. Пересчитал их — получилось 15. Таким образом, мой пятилетний план превратился в план десятилетний.
Ранкин: Говоря о том, что выросли в России, вы заявили, что взросление в скучной коммунистической стране стимулировало ваш мозг. Каким образом?
Акунин: Для начала вы, пока еще молоды, приобретаете собственное суждение. Вы слышите одно и тоже в школе, университете и с экранов телевизора, а через некоторое время прекращаете всему этому верить и включаете собственный мозг. Это хорошая зарядка для ума. Скука — самый важный стимулятор для творчества. Самым продуктивным периодом в жизни стало для меня кругосветное путешествие с женой на британском судне — через два – три часа привыкаешь к огромному небу и волнам, кроме которых ничего нет. За эти три месяца я написал один роман и сделал черновики еще двух.
Ранкин: Было еще сказано, что Россия создала новый вид россиян, которые создали новый вид книг. Вы согласны?
Акунин: Да, появился новый класс, мощный и активный, который интересуется идеологией, этикой, эстетикой и чтением на досуге.
Ранкин: Была ли вам знакома криминальная литература в период вашей юности?
Акунин: В советские времена мы читали Агату Кристи и Конан Дойла, но своих авторов почти не было. Те немногие, кто работал в этом жанре, находились в самой невероятной ситуации — мы жили в самой счастливой стране, где не было организованной преступности, а значит, не было никаких интересных преступлений.
Когда коммунистический режим распался, в криминальной литературе возник настоящий бум, но чрезвычайно низкого качества, потому что выживали только самые низкие человеческие качества: насилие, секс, кровь. Это была макулатура. К середине 1990-х годов мы почувствовали потребность в более интеллектуальном чтиве.
Ранкин: Почему вы решили выбрать местом действия ваших книг дореволюционный период? Критиковали коммунистическую Россию?
Акунин: Не вижу смысла критиковать то, что мертво. Это походит на избиение мертвого тигра. Главная причина, пожалуй, в том, что среди моих друзей не было милиционеров или преступников, я не знал эту сторону жизни — и слава богу! С другой стороны, если бы я писал о современной действительности, нашлось бы слишком много свидетелей, которые могли бы сказать, что мои книги далеки от реальности. Но живых свидетелей того периода уже нет.
Ранкин: У вас есть поклонники, которые придираются к мелочам в исторических деталях?
Акунин: Да, у меня есть фэн-сайт, где основным развлечением фанатов служит поиск ошибок в моих произведениях. Они даже конкурируют друг с другом. На 99 процентов текст безошибочен, но в оставшемся проценте я порой обнаруживаю невероятные вещи. Так, в одном из романов, у меня солнце восходит на западе. В другом персонаж явно обладает тремя руками, поскольку делает что-то одной рукой, вторую руку держит в кармане, но как-то умудряется делать еще что-то. Ужас.
Ранкин: Говорят, великие писатели вообще не обращали внимания на ошибки: мол, не трогайте нас, потому что все это — вымысел.
Акунин: Нет, я выпустил исправленную версию.
Ранкин: У вас еще есть циклы, не переведенные на английский язык: про монахиню, вовлеченную в расследование, и про внука Фандорина. Почему?
Акунин: Они находятся в разных категориях: часть из них — литература, часть — полулитература, а часть — не литература. Так, цикл про Фандорина полулитературен; цикл про Пелагию литературен, поскольку женщины вообще имеют склонность к разгадыванию преступлений. Цикл же про современность — это совсем не литература, никаких намеков, сплошное действие.
Ранкин: Вы очень любите играть на страницах ваших книг, даже ваше имя — игра, не так ли?
Акунин: Это необходимость, мое настоящее имя — Григорий Чхартишвили.
Ранкин: Почему же вы вдруг стали Акуниным?
Акунин: Люблю дурачить людей. Фамилия Акунин звучит очень похоже на фамилию известного анархиста XIX века, что, естественно, придает некий налет анархизма всему творчеству. Кроме того, «Akunin» — японское слово, означающее «плохой парень». Я не считаю себя плохим парнем, но есть целый цикл о плохих парнях, и эти плохие парни в нем более важны, нежели парни хорошие. Хороший парень предсказуем и немного скучноват, потому что играет по правилам. Плохие парни для литературы намного более интересны, потому что они всегда нарушают правила. Я никогда не пишу про простых плохих парней. Они все красивы, соблазнительны и провокационны.
Ранкин: Есть старая история о дьяволе, получающем все лучшее и являющемся намного более интересным экземпляром, нежели божество.
Акунин: Инспектор Ребус и хороший, и плохой одновременно, тогда как мой Фандорин — почти ангел, так что выбора у меня не было.
Ранкин: В вашем последнем романе «Смерть Ахилла» на протяжении почти половины книги рассказывается история с точки зрения злодея. Вы сознательно бросаете вызов читателю, выбрасывая Фандорина из действия более чем на сотню страниц? Вас не волнует произведенное этим впечатление?
Акунин: Да, изменение стиля меня волновало. Фандоринский стиль немного цветаст и приторно сладок, ему легко следовать, но когда я написал приблизительно половину книги, то понял, что писать дальше таким же образом не смогу. Кроме того, меня интересовал вопрос, что же происходит в душе злодея. Он тоже должен иметь свое мнение, этику, собственные правила. Мне захотелось, чтобы читатель почувствовал определенную симпатию как к нему, так и к его противнику, чтобы чувства читателя разделились.
Ранкин: Вы известны как мастер игры слов. Вы вставляете цитаты российских авторов девятнадцатого века, таких как Тургенев, про которых вне России мало кто слышал… Получается, что вы пишете только для россиян?
Акунин: Если честно, я пишу, чтобы развлечь себя, и пока это интересно мне, я буду работать.
|
