Одной из проблем, связанной с изучением русского Средневековья, является удручающе скудное число исторических первоисточников. Число дошедших до нас средневековых документов относящихся, скажем, к 11 веку — ничтожно мало. Да и те сохранились чудом.

Бытует мнение, что столь малое количество письменных средневековых документов объясняется регулярными пожарами деревянных русских городов. Конечно, рукописи в пожарах погибали. Но часто книги, исторические документы и летописи хранились в монастырских архивах, и до 18-го века дожило больше средневековых рукописей, чем это себе обычно представляют.

Случайная находка «Слова о полку Игореве» в ярославском монастыре привлекла внимание общественности к монастырским хранилищам, вызвав ажиотаж среди коллекционеров. На монастырские пергаменты обратили внимание и церковные иерархи.

Так, при посещении Юрьева монастыря в 1880-х годах новгородский митрополит Евгений встретил у ворот воз в сопровождении монаха. Монах объяснил, что в монастыре решили прибраться к приезду высокого гостя и он везет выбросить в реку «разный сор и хлам». Среди «хлама» митрополит обнаружил отрывки книг XI века: «Псалтирь», «Житие св. Кондрата» и «Житие св. Феклы». (Последние две книги теперь являются древнейшими рукописями Российской национальной библиотеки).

После этого митрополит отдал указание составить опись всех старинных манускриптов, хранящихся в новгородских монастырях. Однако это лишь усугубило ситуацию.

Краевед В. С. Передольский в докладной записке в Императорскую комиссию в 1890 году жаловался, что при разборе старых бумаг Юрьева монастыря монахи все же утопили в Волхове 5 кулей книг. Настоятель Антониева монастыря сжег несколько мешков древних книг, пергаментных и бумажных рукописей из своего хранилища (опровергнув булгаковскую фразу «рукописи не горят»).

Монахи мотивировали это тем, что не желают «рыться в пыли да в птичьем помете», возиться с описью, а после того — отвечать за сохранность раритетов. Поэтому они попросту избавились от «этого хлама» и честно отрапортовали наверх, что таковых рукописей у них не имеется.

Однако к 1917 году в Юрьевом монастыре все же сохранилось более 50 подлинных древнерусских писем и грамот. В том числе — жалованная грамота князей Мстислава Владимировича и сына его Всеволода, написанная на пергаменте около 1130 года и скрепленная серебряной позолоченной печатью (ныне это древнейший памятник деловой письменности Древней Руси, сохранившийся в подлиннике).

Что же творилось с монастырскими архивами в более мелких монастырях — даже представить трудно. После революции многие монастыри были превращены в тюрьмы, и о какой-то сохранности монастырских библиотек было сложно говорить. Какие-то фонды передавались в советские архивы, какие-то нет.

Хранение рукописей в советских архивах тоже оставляло желать лучшего. Время от времени документы списывались и уничтожались «за ветхостью». А чтобы расчистить переполненные хранилища в 30-е годы применялось «правило десятки»: если на 10-м стеллаже, на 10-й полке, в 10-й коробке, в 10-м деле, на 10-й странице не было ничего ценного, весь отдел шел в макулатуру. Бывало, что среди такой «макулатуры» рядовые сотрудники архива находили и спасали подлинные неопубликованные указы Петра Первого…

Итого. Скудные летописи («В лето NN не бысть ничтоже.» — «в году NN. ничего не было»), разрозненные записки заезжавших на Русь иноземных путешественников, да краткие «эпические песни» былины — вот, похоже, и все, на основании чего можно судить о русском Средневековьи.

Казалось бы имеется «средство объективного контроля» — археология, которая просто обязана поведать, как оно все было на самом деле, чтоб всё по честному, без обмана.

Но тут начинаются очередные проблемы.

Археология мало что подтверждает из письменных источников и много что опровергает. Она рисует картину русской истории — но… мягко говоря… не вполне ту, которую мы представляли себе по учебникам. И, по словам директора Института археологии РАН  Н. Макарова, в будущем ещё только предстоит написать «Историю глазами Археолога».