Ирина Затуловская представила неожиданную галерею русских писателей.
Эпиграфом к выставке во флигеле-руине Музея архитектуры могли бы стать строки Мандельштама:
На стекла вечности уже легло Мое дыхание, мое тепло. Запечатлеется на нем узор, Неузнаваемый с недавних пор. Пускай мгновения стекает муть, Узора милого не зачеркнуть.
На старинных предметах, формах и фактурах художница изобразила около
тридцати классиков русской литературы. Основа для изображений
выбиралась ею по любимому методу. Выброшенные кем-то старинная прялка,
или зеркало, или шахматная доска, или ковчежец, или кожаные снегоступы
находились сами и находили художницу. И на эти, с одной стороны,
полустертые, полуистлевшие, руинированные, с другой — ставшие
праматерией и праформой, оттого причастные вечности предметы Затуловская
наносит краской нежные, простосердечные в детской наивности исполнения
портреты русских писателей. Для каждого своя основа, свой текст. Гоголь
запечатлен на полукруглом позолоченном люнете, когда-то венчавшем
входную дверь. Хлебников — на деревянной колодезной крышке. Симметрично
от ручки крышки — череп. Достоевский — в киотце с православным крестом. В
старинной раме — Лесков. Мандельштам, естественно, на стесанном
камне... Сами предметы с портретами обживают пространство флигеля-руины
МУАР совершенно как родные. Они поселяются в нишах, трещинах, щелях
старой кирпичной кладки. Они и есть субстрат воспоминаний: памяти и
поминок.
Собственно, Ирина Затуловская предъявила коллизию претворения
мгновения в вечность. Лица, словно на святых иконах или детских
рисунках, утратив все мгновенно-мутное, просветлились до ликов и на
стекла вечности легли нежным теплым дыханием. И очень боязно — будто
минует минута-другая, они истают здесь, и нам их больше не увидеть. Ведь
для лицезрения Вечности земной оптики маловато.
В сегодняшней отечественной культуре классическая русская литература
во многих случаях уже перестала быть следом живого дыхания, и иным
создателям скорее мнится ледяным узором на морозном стекле (лед, как
известно по сказке «Снежная королева», обманчивая эмблема вечности). Для
сравнения: только что на юбилей Аллы Демидовой показывали телефильм
«Дети солнца» по пьесе не самого великого, но очень талантливого в иных
амплуа русского писателя Максима Горького. Запись 1985 года. Сценарий
Иннокентия Смоктуновского. Режиссер Леонид Пчелкин. Сопереживая
феноменальной по точности психологических нюансов игре актеров
(Демидовой, Симоновой, Александра Лазарева, Смоктуновского, Ступки,
Гундаревой...), я думал: это насколько же традиция литературы русской
должна смыслом для них всех, подлинным дыханием жизни быть. А вот
посмотрим сегодняшних «Живаго»... То самое мирочувствование очевидно
преподносится как архивный раритет. С прохладным маньеристическим
остранением. Если двигаемся по спирали, в новом проявлении классики
русской, не иначе, вся надежда на горячий юный театр Сергея Женовача...
Любопытно, что люди, русскую культуру любящие не по обязанности, а по
сознательному выбору, еще один непланируемый смысл в «литературной
программе» Затуловской нашли. Молодой американский филолог Брайан
Дройткур сделал вывод о том, что обобщенные до неузнаваемости лица-лики
писателей — смелый концептуальный ход. По его мнению, художник желает,
чтобы зритель был соавтором и в согласии со своим воспитанием и
сердечными склонностями в одном и том же портрете самостоятельно узнавал
тех, кто ему любимее и ближе. Так, в киотце может быть и Достоевский, а
может и молодой Солженицын с бородкой. Только образы Гоголя и Пушкина
архетипичны всегда.
|