Скончался ли Жан-Жак Руссо от апоплексического удара, как говорил его врач, или от выстрела, как утверждали его враги? Споры продолжаются более двухсот лет, как если бы этот человек и его творчество занимали общественное мнение

Он из тех трупов, с которыми не знают, как поступить. Ленин занимает Мавзолей в Москве, в который никто больше не приходит. Берлиоз упустил возможность попасть в Пантеон. Случай Руссо еще более щекотливый: из-за обстоятельств его смерти и судьбы его останков о нем все еще пишут спустя 200 лет.

Все началось 2 июля 1778 года, в день смерти философа. Руссо, удалившегося 20 мая в дом маркиза де Жирардена в Эрменонвилле, убила, по словам медиков того времени, «серозная апоплексия». Такое клиническое заключение, безусловно, не может удовлетворить пристрастие к сенсациям, которое охватывает умы, когда становится известно о каком-либо событии: как Руссо мог умереть от простого тромбоза? Враги покойного, которых в те времена было немало, пользуются этой нежданной удачей и распространяют версию о самоубийстве или даже убийстве. Даже Терезу (простолюдинка Тереза Левассер, ставшая любовницей, а потом и женой Руссо. – Прим. ред.) делают сообщницей ужасного убийства. Многочисленные брошюры и статьи становятся местом яростных споров: говорят о странных симптомах, об отравлении и даже о выстреле из пистолета. Тщательный анализ посмертной маски, слепленной Гудоном на следующий день после кончины Руссо, исключает, по крайней мере, последнюю гипотезу.

Анри Мартен в «Истории Франции» приводит анекдот: «Известно, что его обнаружили окровавленного в своей комнате, с дырой в голове. Они пришли к выводу, что он умер от выстрела из пистолета, что маркиз де Жирарден хотел утаить факт самоубийства и получил у докторов протокол, в котором смерть объяснялась серозным излиянием в мозг». Историк категорически заключает: «Маска, изготовленная скульптором Гудоном, опровергает эту гипотезу». Ведь на ней «нет никакого пулевого отверстия».

Идея смерти Руссо имела любопытную литературную судьбу, одно из основных произведений об этом — роман немецкого писателя Лиона Фейхтвангера «Мудрость чудака, или Смерть и преображение Жан-Жака Руссо», вышедший в Берлине в 1953 году и недавно переведенный на французский. В романе Жан-Жака убивает негодяй Николас Монтрету, к тому же – любовник Терезы, об инертности которой он пишет постоянно: «Она задремала. Николя восхитительно занимается любовью, и ему очень трудно отказать».

Через три года после Вольтера Руссо попадает в Пантеон. Церемония, состоявшаяся в октябре 1794 года, стала поводом для народного ликования, которое выглядело особенно ярко на фоне летнего свержения Робеспьера. Народное признание вместо того, чтобы положить конец спорам о смерти философа, только еще больше разожгло их. Корансе, старый друг Руссо и издатель «Парижского дневника», опубликовал в 1798 году шесть сенсационных статей в поддержку версии самоубийства. Подозревают, что чуть позже роялисты осквернили могилу и развеяли пепел по ветру. Император Наполеон III в 1866 году предположил, что склеп был осквернен.

Чтобы положить конец этим сомнениям, — можно даже сказать, этим внутренним драмам, — могилы Вольтера (относительно которой высказывались аналогичные опасения) и Руссо были с большой помпой вскрыты 18 декабря 1897 года. В церемонии, помимо официальных лиц, в том числе Шарля Ларди, полномочного представителя Швейцарии во Франции, участвовали Жан Гран-Картре, один из лучших специалистов по Руссо того времени, и Жюль Кларети из Французской академии. Они с облегчением обнаружили, что «скелет Жан-Жака Руссо превосходно сохранился, руки скрещены на груди, голова слегка наклонена влево, как у спящего человека». В протоколе также сказано, что «череп цел, нет никаких следов отверстий или переломов».

Итак, нас успокоили: Жан-Жак умер от апоплексического удара, а не от выстрела. Но ему не хватает кости: если верить изданию L'Echo républicain, одному из присутствующих удалось похитить большую берцовую кость. Гонимый раскаянием, он вернул ценную реликвию на единственное достойное ее место — к пьедесталу памятника, который Анри Гребе воздвиг в память о Руссо на центральной площади Эрменонвилля 18 октября 1908 года.

Понятно, что за этими не совсем здоровыми вопросами о судьбе трупа и точном характере его смерти таится — хотя они и сами по себе достаточно плохи — глубокая тревога. Речь идет о связи философа и действительности, главным образом, действительности его читателей.

Прежде всего, мы не знаем, как охарактеризовать его всестороннюю гениальность. Музыкант ли он? Мы в этом сомневаемся, и нас почти убеждает решительное суждение Берлиоза об опере Руссо «Деревенский колдун», высказанное в его мемуарах: «Бедный Руссо (...), который считал, что он окончательно раздавил Рамо (...) с этими его песенками, напевчиками, жалкими рондо и соло (...) из которых состоит его интермедия...». Ботаник ли он? Только энергичному, молодому и талантливому японскому исследователю Такуя Кобаяси удастся нас в этом убедить. Писатель ли он? Сам Руссо это отрицает, отвергая мнение тех, кто восхищается его стилем, во имя победы правды – единственного, что с его точки зрения имеет значение. Его политические сочинения имеют лишь отдаленную связь с существующей действительностью: содержащиеся в его «Общественном договоре» или обоих «Рассуждениях» образы способствуют возникновению простейших понятий. Они позволяют задавать вопросы, а не находить ответы.

Что удивительного в том, что люди во все времена пытались найти более реального Руссо, наделить его — пусть немного мрачным способом — новой телесностью? Поиск истинных причин его смерти, спокойное созерцание его останков в склепе Пантеона направлены на то, чтобы сделать образ философа немного более материальным. Такое нездоровое любопытство — явление того же порядка, что и щекотливый вопрос о детях Руссо, поднятый после выхода книжки Вольтера «Чувства граждан» (в своей «Исповеди» Руссо, уже будучи нездоровым, говорит, что Тереза родила пятерых детей, якобы отданных им в воспитательный дом. Неизвестно, были ли это его собственные дети, т.к. семейная жизнь Руссо оказалась неудачной. В брошюре Вольтер перенес свою идейную полемику с Руссо на личную почву, собрав в ней массу грязных сплетен и обвинив его в том числе и подкидывании детей в приют. – Прим. ред.). Того же порядка, что и попытки спрятать творчество музыканта за так называемой «музыкальностью» его прозы. Наконец, того же порядка, что попытки спрятать мыслителя за образованным человеком.

История воображаемых смертей Руссо и выдумки, связанные с судьбой его праха, свидетельствуют об обоснованной тревоге. Тревоге, которая превращается в нас в последовательную систему, охватывающую все сферы знания и отсылающую нас к нашей собственной ограниченности. Наша задача — научиться справляться с этим помутнением разума, чтобы, восхищенно перечитывая произведения Руссо, понять, чем была для него эта буря под черепом.